вернуться к первой части
* * *
Биг-Бен грохотал у меня в голове. Я ощущала его всеми зубами и глазными яблоками. Последний раз я испытывала нечто подобное во Вторую мировую. Стоп, разве я уже родилась во Вторую мировую? Нет, но я видела кино. Когда я пошевелила пальцами ног, Биг-Бен снова зазвонил. Я поняла, почему мне так больно от его звука, — потому что в человеческой голове слишком мало места, чтобы запихнуть в нее колокол такого размера. Пока я проводила инвентаризацию своего тела, колокол начал затихать. К тому моменту, когда я убедилась, что все цело, осталась лишь пульсация крови в венах.
Я лежала на какой-то поверхности, твердой, но не холодной. Дерево. Скамья. Помещение было просторное и сумрачное, но не темное. Высокий потолок терялся в тенях. В воздухе ощущался привкус дыма. Свет мерцал. Свечи. В этом заключался намек, но я все еще слишком плохо соображала, чтобы разгадать загадку. Я знала, что должна вспомнить что-то, но в том месте, где полагалось быть памяти, зияла дыра. Я закинула руку назад и коснулась головы над ухом. Кончики пальцев стали темными и липкими.
Загадку разрешил за меня голос.
— Прошу прощения за то, что мои люди перестарались. Если вы захотите подать заявление, я посоветую Аликс и Гратиане добровольно явиться в полицию.
И тут я все вспомнила. Я и так все помнила. «Макдоналдс». Огромная Аликс. Долгое рукопожатие. Значит, это та самая церковь. Я села. Когда мир вокруг перестал вращаться, я увидела широкий, залитый светом мраморный алтарь, за ним висело распятие размером с самолет «Цессна».
— Надеюсь, вам не очень больно, мисс Хардвей. — Голос шел от скамьи у меня за спиной. Женщина лет сорока, в черном костюме и с колораткой,[33] она стояла на коленях. Широкое серебряное кольцо украшало безымянный палец ее левой руки.
— Бывало и хуже.
— Это нехорошо. У вас привычка попадать в скверные истории?
На ее лице отразилось беспокойство, не пошла ли я в жизни по плохой дорожке. У нее были добрые глаза и приветливое лицо. Короткие волосы пепельного цвета. Она была похожа на человека, которому можно рассказать обо всех тайных грехах, чтобы потом спокойно спать по ночам. Она могла бы замолвить за меня словечко перед Христом-Мужчиной, забить для меня местечко в хоромах на небесах.
— А разве я попала в скверную историю?
Она серьезно кивнула:
— Все мы. Дьяволы уничтожают нас, мисс Хардвей. Они сеют свое семя не только в наших телах, но и в наших умах и душах.
— Прошу вас, зовите меня Фей. Я уверена, мы с вами подружимся. — Я склонилась к ней. — Прошу прощения, не вижу значка с вашим именем.
— Я его не ношу. — Она улыбнулась, — Я отец Элейн Хорват.
Мы смотрели друг на друга.
— Вы когда-нибудь рассматривали возможность самоубийства, Фей? — спросила отец Элейн.
— Всерьез никогда. Плохо сказывается на карьере.
— Прекрасно. Но вы наверняка знаете, что с тех пор, как появились дьяволы и все переменили, почти миллиард женщин от отчаяния лишили себя жизни.
— Сдается, что-то подобное я слышала. Продолжайте, леди, к чему вы клоните?
— Трагедия нашего времени состоит в том, что существует множество причин убить себя. Требуется отвага, чтобы жить в нашем мире. Рашми Джонс была испуганной юной женщиной. Ей не хватило отваги. Это не значит, что она плохая, просто мертвая.
Я похлопала себя по карману, нащупывая сайд-кик. До сих пор при мне. Я достала его и нажала кнопку «запись». Разрешения я не спрашивала.
— Значит, мне не следует совать нос в чужие дела?
— Ну, это плохо сказалось бы на карьере в вашей профессии. Сколько вам лет, Фей?
— Тридцать три.
— Значит, вас родила девственница. — Она распрямилась, поднялась с коленей и села на скамью. — Осемененная дьяволом. Я же достаточно стара, чтобы иметь отца, Фей. На самом деле я даже немного его помню. Совсем чуть-чуть.
— Не начинайте. — Я развернулась на скамейке к проходу. Ненавижу эти страдания по члену. Из-за этой старухи рот у меня наполнился вкусом алюминиевой фольги, я плюнула бы на самого Христа, если бы он осмелился спуститься со своего креста. — Хотите знать одну из причин, по которой наше поколение выпрыгивает из окон и глотает цианид? Потому что старухи вроде вас вызывают в нас чувство вины за то, что мы появились на свет иначе. Пожалуйста, назовите меня дьявольским отродьем, давайте. Доставьте себе удовольствие. И покончим с этим. Потому что мы просто выжидаем, пока все престарелые суки передохнут. В один прекрасный день эта дурацкая церковь истощится и умрет, и знаете что? В тот день мы будем танцевать, потому что без вас станет куда веселее, никто не будет нам напоминать, чего мы лишились и кем мы никогда не станем.
Казалось, она чрезвычайно довольна моим всплеском эмоций.
— А вы злая женщина, Фей.
— Угу, — буркнула я. — Но я добра с детьми и мелкими животными.
— Откуда эта злость в вашей душе? Многие люди находят утешение в Христе.
— Например, Аликс и Гратиана?
Она молитвенно сложила руки, серебряное кольцо на пальце тускло блеснуло.
— Как я уже сказала, они сами сдадутся…
— Оставьте их себе. Я сыта ими по горло. — Я быстро успокоилась. Помолчала, обдумывая следующий шаг. Затем села на скамью рядом с отцом Элейн, повернула к ней свой сайд-кик и убедилась, что она увидела поставленную мною на паузу запись. Наши глаза встретились. Мы поняли друг друга. — Это вы поженили вчера Кейт Вермель и Рашми Джонс?
Она ответила не задумываясь:
— Я провела обряд. Документы я никогда не составляю.
— Вы знаете, почему Рашми убила себя?
— Не уверена. — Она выдержала мой взгляд. — Насколько я понимаю, она оставила записку.
— Ах да, записка. Я нашла записку в ее сайд-кике. Она написала: «Жизнь слишком тяжела, я не могу ее выносить, поэтому ухожу. Я люблю тебя, мама, прости». Не слишком многословно для будущего писателя, а? И главное, ни словечка о Кейт. Я даже не знала о ее существовании до сегодняшнего утра. И теперь у меня из-за этого кое-какие проблемы. У копов возникнут те же проблемы, если я расскажу им.
— Но вы еще не рассказали.
— Пока нет.
Она немного подумала.
— Насколько я поняла, — сказала в итоге отец Элейн, — Кейт и Рашми поссорились сразу после церемонии. — Она так осторожно выбирала слова, словно какое-нибудь из них могло бы обидеться и разреветься. — Точно не знаю, в чем была причина, но Рашми ушла, а Кейт осталась здесь. Один человек был с ней весь вчерашний день и всю ночь.
— Возможно, потому, что вы решили позаботиться о ее алиби?
Она пропустила эти слова мимо ушей.
— Кейт расстроилась, услышав новость. Она корит себя, хотя я уверена, она ни в чем не виновата.
— Она сейчас здесь?
— Нет. — Отец Элейн пожала плечами. — Я посоветовала ей уйти, когда узнала, что вы ее ищете.
— Вы хотите меня остановить?
— Просто иногда вы бываете бессмысленно жестоки. Бедная девочка страдает.
— Другая бедная девочка мертва. — Я сунула руку в карман за световой указкой. — Могу я взглянуть на ваше кольцо?
Это ее удивило. Она протянула левую руку, и я навела на нее световую указку. Ее кожа была морщинистой, но мягкой, ногти без блеска. Она не пойдет ради маникюра в такую дыру, как «Адажио спа».
— Что означают эти буквы? — спросила я. — «IHS»?
— In hoc signo vinces. «С этим знаком победишь». У императора Константина было видение креста в небесах с написанными там же огненными словами. Это было как раз перед решающим сражением. Он приказал солдатам нарисовать на щитах кресты и в тот день победил войско, намного превосходящее его.
— Здорово. — Я отключила указку. — А что это значит для вас?
— Кольцо подарила мне сама Невеста Христова. — Лицо ее засветилось, словно она услышала, как хор ангелов распевает ее имя. — Как знак моего особенного призвания. Понимаете ли, Фей, наша Церковь не имеет тенденции к истощению и умиранию. Через много лет, когда мое поколение давно уйдет, верующие все равно будут объединяться во Имя Христово. И однажды они завершат начатую нами работу. Однажды они изгонят дьяволов.
Если она и сознавала, насколько безумно это звучит, то не подала виду.
— Ладно, пусть так, — сказала я. — Забудем о Кейт Вермель. Я все равно искала ее для того, чтобы она привела меня к вам. Дьявол по имени Сирин нанял меня найти человека, который носит это кольцо. Он хочет встретиться.
— Со мной? — Отец Элейн побледнела. — Чего ради?
— Я просто нахожу. — Меня радовало ее замешательство. — Я не спрашиваю, для чего.
Она сложила руки словно для молитвы, склонила голову и закрыла глаза. Она просидела так с минуту. Я решила дать ей время подумать, хотя на самом деле у меня не было выбора. Ад мог бы разверзнуться перед ней, она даже и не заметила бы.
Наконец она вздрогнула и распрямилась.
— Я должна выяснить, как много им известно. — Она подняла взгляд на гигантское распятие. — Я встречусь с этим дьяволом, но при одном условии: вы гарантируете мне безопасность.
— Без проблем. — Я не смогла удержаться, я засмеялась. Звук отдавался эхом, оскверняя собой тишину. — И как же я смогу это делать? Они прикончили половину человечества, даже не вспотев!
— Они вам доверяют, — сказала она. — Я тоже.
Полное и нелепое успокоение охватило ее, она смотрела на мир сквозь дымку своей веры. Глупо с ее стороны думать, что я пойду против дьяволов. Может, она верила, что Христос-Мужчина спустится с небес и защитит ее, но что-то в последнее время он нечасто показывался. А может быть, она представила себя в числе тех святых мучеников, которые обнимают меч и целуют топор, собирающиеся снести им голову. Я напомнила себе, что не мое это дело — разбираться в ее видениях.
К тому же мне нужны были деньги. И вдруг мне захотелось выбраться из этой большой пустой церкви.
— Моя контора на Маркет-стрит, тридцать пять, — сказала я. — Третий этаж. Постараюсь договориться на сегодняшний вечер, на шесть часов. — Я поднялась. — Слушайте, если они захотят вас забрать, вы просто исчезнете, и все. Но обещаю, я все запишу и буду вопить во всю мочь.
— Я вам верю, — сказала она, ее лицо пылало.
5
Я не пошла в контору после того, как заперла велосипед на стойке Маркет-стрит. Вместо этого я отправилась на поиски Джорджа. Он отмывал лак с деревянных панелей в бывшем офисе Донны Беласко на пятом этаже. Контора Донны пустовала с прошлой осени, когда она забросила работу юриста и отправилась на юг, в Дейтон-Бич, считать волны на пляже. Во всяком случае, я надеялась, что она занимается именно этим, последний раз она давала о себе знать рождественской открыткой. Я скучала по Донне, она была одной из немногих старушенций, которые пытались понять, что значит вырасти в том мире, в каком выросли мы. И она от души помогала мне нащупать в нем дорогу.
— Привет, Джордж, — сказала я. — Можешь передать своему боссу, я нашла кольцо.
— Это заслуживает поздравлений. — Рука с кистью застыла над банкой растворителя, когда бот развернулся ко мне лицом. — Ты доказала свою исключительность, Фей.
Джордж немало потрудился над нашим домом с тех пор, как появился здесь год назад, хотя он имел что-то против древесной фактуры. Нам приходилось удерживать его от покраски панелей красного дерева в фойе.
Мне не хотелось закрывать дверь, но этот разговор требовал конфиденциальности.
— И я договорилась о встрече. — От вони растворителя у меня свербело в носу. — Отец Элейн Хорват будет здесь в шесть.
Джордж ничего не ответил. Пытаться прочитать мысли бота все равно что пытаться прочитать мысли холодильника. Я решила, что он передает информацию Сирину. Интересно, дьявол будет недоволен тем, что встреча назначена в моей конторе?
— На Сирина произвела впечатление скорость выполнения задания, — произнес в итоге Джордж. — Уверенность в этом была, именно поэтому задачу возложили на тебя.
— Отлично, сними с моего счета десять баксов ренты. Только, знаешь ли, я обещала отцу Элейн неприкосновенность. Сирин ведь не выставит меня лгуньей, правда?
— Сирин не приветствует насилия. Это постыдная практика.
— Ага, но если Сирин заставит ее испариться куда-нибудь, это будет считаться насилием?
Голова Джорджа отвернулась обратно к стене.
— Отец Элейн Хорват сможет свободно уйти, если пожелает, — Кисть опустилась в банку. — А Кейт Вермель тоже нашлась?
— Нет, — сказала я. — Я искала, но вместо этого отец Элейн нашла меня. Кстати, Кейт не живет в доме номер четыреста шестьдесят пять на Двенадцатой авеню.
— У Сирина иные сведения. — Старый лак запузырился и сполз в том мест, где Джордж провел кистью. — Подобная ошибка вызывает удивление.
Мелочь, но она не давала мне покоя, пока я спускалась на третий этаж. Неужели я радуюсь тому, что дьяволы не являются всемогущими и непогрешимыми? Не совсем. Несмотря на все их преступления против человечества, дьяволы со своими ботами неплохо управляли миром. Мелкое, даже горькое утешение состояло в том, что они точно ведают, что творят.
Я прошла мимо открытой двери чокнутой Марты к своей конторе.
— Ребятам то-то иди, — сказала она мне вслед.
Я вернулась. Моя соседка сидела за компьютером, на ней был ее обожаемый противогаз «Технопро», она утверждала, будто он защищает ее от хлора, гидроген сульфида, диоксида серы, аммиака, бактерий, вирусов, пыли, пыльцы, кошачьего дерьма, плесневых грибков, выпадения радиоактивных частиц и полового возбуждения. К несчастью, он же делал ее речь совершенно неразборчивой.
— Попробуй еще разок, — посоветовала я.
— У тебя. Там. Кто-то. Сидит.
— Кто?
Она покачала своим противогазом и пожала плечами. Свет от монитора отражался на поверхности маски. Я видела цифры, черными муравьями ползущие по экрану.
— А для чего противогаз?
— У нас. Был. Дьявол. В доме.
— Правда? — удивилась я. — Когда?
— Утром.
Не было никаких запретов на пребывание дьявола в здании, так же как не было закона, запрещающего иметь дьявола в клиентах. Но во взгляде Марты читалось обвинение, которое я не могла опровергнуть. Неужели я предала всех нас, взявшись за это дело?
Она сказала:
— Ненавижу. Дьяволов.
— Угу, — пробормотала я. — И я тоже.
* * *
Я открыла дверь, оказалось, меня ждет Шарифа. Она попыталась улыбнуться, что было не к месту.
— Привет, Фей, — сказала она.
Она выглядела элегантно, как всегда, и устало, такой я ни разу ее не видела. На ней были черное льняное платье в горошек и босоножки в тон с тонкими перекрещивающимися ремешками. Это были совсем не докторские туфли, они гнали прочь тени и заставляли звучать музыку. От их вида мне сделалось грустно.
Когда я развернулась, чтобы закрыть дверь, она увидела засохшую кровь у меня на волосах.
— Ты ранена! — Я почти забыла об этом, не стоит запоминать, что тебе больно. Она вскочила со стула. — Что случилось?
— Поскользнулась в душе.
— Дай посмотреть.
Я наклонила голову, а она осторожно ощупала шишку.
— У тебя может быть сотрясение.
— У частных детективов не бывает сотрясений. Так записано в лицензии.
— Сядь, — сказала она. — Дай я промою. Только схожу в ванную за водой.
Я села и посмотрела ей вслед. Подумала, не запереть ли за ней дверь, но я заслужила то, что получила. Я открыла ящик стола, взяла два пластиковых стаканчика и решила посоветоваться с «Джонни Уокером».
Шарифа влетела в контору с тазиком воды в одной руке и стопкой бумажных полотенец в другой и притормозила, увидев бутылку.
— И когда это началось?
— Только что. — Я взяла свой стаканчик и проглотила налитый на два пальца виски «Блэк лейбл». — Хочешь?
— Не знаю, — сказала она. — Это мы веселимся или занимаемся самолечением?
Я пропустила колкость мимо ушей. Она промокнула мою шишку мокрым полотенцем. Я чувствовала запах ее духов, цветущий лимон на летнем ветерке с единственной крошечной капелькой пота. Ее запах очень хорошо сочетался с дымным ароматом виски. Она задела меня, и я ощутила под платьем ее тело. В этот миг я хотела ее сильнее, чем хотела дышать.
— Сядь, — сказала я.
— Я еще не закончила, — возразила она.
Я указала на стул:
— Сядь, черт с ним.
Она кинула бумажное полотенце в мусорную корзинку, проходя мимо.
— Утром ты задала мне вопрос, — продолжала я. — Я должна ответить на него. Я сделала аборт на прошлой неделе.
Она посмотрела на свои руки. Не знаю, почему они ничем не были заняты. Просто лежали на коленях, думали о чем-то своем.
— Я говорила тебе, когда мы только познакомились, я сделаю это, если меня осеменят, — сказала я.
— Я помню.
— Я не видела иного выхода, — сказала я. — Я знаю, что миру необходимы дети, но у меня есть моя жизнь. Может, это грубая, бессмысленная, скверная жизнь, но она моя. А стать матерью… значит, вести жизнь кого-то другого.
— Я понимаю, — сказала Шарифа. Голос ее сделался таким слабым и тоненьким, что мог бы спрятаться под наперсток. — Просто… это случилось так быстро. Ты мне рассказала, мы поссорились, у меня не было времени все обдумать.
— Я прошла тест утром. Тебе рассказала в тот же день. Я ничего не утаивала.
Она сложила руки на груди, словно ей стало холодно.
— А когда осеменят меня, что тогда?
— Поступишь так, как сочтешь необходимым.
Она вздохнула:
— Не плеснешь ли и мне немного… лекарства?
Я налила виски в оба стаканчика, обошла стол и протянула Шарифе ее стаканчик. Она хлебнула, намного подержала виски во рту, потом проглотила.
— Фей, я… — Уголок ее рта дернулся, и она прикусила губу. — Твоя мать как-то рассказывала мне, когда поняла, что беременна, она была так счастлива. Так счастлива. Это было тогда, когда все вокруг рушилось. Она сказала, ты была тем даром, в котором она нуждалась… а не…
— Я уже слышала лекцию на тему подарков, Шарифа. И не раз. У нее дьяволы получаются какими-то Санта-Клаусами. Или аистами.
Она опустила взгляд и словно удивилась, что до сих пор держит в руках стакан. Она осушила его одним глотком и поставила на стол.
— Я врач. Я знаю, что они делают это с нами, но хотела бы я знать как. Хотя само по себе это неплохо. То, что ты живешь на этом свете, совсем неплохо.
Я не была в этом так уверена, но держала свое мнение при себе.
— Иногда у меня такое чувство, будто я несу воду в горстях, она вытекает, а я не могу сделать ничего, чтобы ее удержать. — Она принялась растирать правой ладонью левую руку до локтя, — Люди продолжают убивать себя. Может быть, не так часто, как раньше, но продолжают. Уровень рождаемости едва превышает смертность. Может быть, мы обречены. Тебе так не кажется? Что мы можем вымереть?
— Нет.
Шарифа долго молчала. Продолжала растирать руку.
— Я должна была сама сделать тебе аборт, — сказала она наконец. — Тогда нам обеим пришлось бы с этим жить.
Я была толстокожим частным детективом. У меня в нижнем ящике лежала бутылка виски, а в клиентах ходил дьявол. Солдаты били меня дубинками и прыскали мне в лицо парализующей жидкостью. Но даже у меня имелось чувствительное место, и доктор Шарифа Рамирез только что как следует ударила по нему. Мне хотелось заключить ее в объятия и целовать лоб, щеки, изящную шею. Но я не могла вот так сдаться ей, во всяком случае не сейчас. Может быть, никогда больше. У меня было дело, мне требовалось сохранить лучшую часть себя в резерве, чтобы довести это дело до конца.
— Это будет только на моей совести, Шарифа, — сказала я. — На твоей — спасать жизни. — Я обошла стол. — У меня есть работа, так что ступай пока домой, дорогая. — Я поцеловала ее в лоб. — Увидимся позже.
Легче сказать, чем поверить в такую возможность.
6
Шарифа уже давно ушла, когда без десяти шесть появилась отец Элейн. Она привела с собой мордоворотов. Гратиана слонялась по холлу, мрачно поглядывая на дверь моей конторы, словно прикидывая, сколько времени займет высадить ее, перемахнуть через стол и свернуть кому-нибудь шею. Я не удивилась бы, если бы вера в меня отца Элейн поколебалась, черт, я и сама не очень-то верила в себя. Однако мне показалось, она напрасно взяла с собой именно этих костоломов. Я предложила Гратиане убраться из здания. Может, ей лучше заняться самоудовлетворением перед несущимся на полной скорости автобусом? Отец Элейн отпустила ее, и она выскользнула за дверь.
Отец Элейн казалась спокойной, но мне было очевидно, что она спокойна, как пара мышей и один тушканчик. Я толком не разглядела ее в темной церкви и теперь внимательно изучала на случай, если придется описывать для «Каталога пропавших без вести». Это была очень высокая женщина с округлыми плечами, немного сутулая. Глаза цвета сырого песка, в лице ни кровинки. Улыбка не столь убедительна при хорошем освещении, как в сумраке. Отец Элейн завела какую-то вежливую беседу, в которой мне волей-не-волей пришлось участвовать. Затем подошла к окну и принялась смотреть. Носок мягкого ботинка стучал по голому полу.
Было уже десять минут седьмого, когда компьютер запищал. Я щелкнула на ярлыке, и мне пришел перевод на тысячу долларов. У Сирина была чертовски впечатляющая визитка.
— Кажется, они идут, — сказала я, открыла дверь и вышла в коридор, дожидаясь их.
— Сирину доставляет истинное удовольствие видеть вас, отец Элейн Хорват, — сообщил Джордж, когда они втиснулись в контору.
Она пристально уставилась на дьявола.
— Просто отец, если не возражаете. — Бот был для нее обычной мебелью.
— Здесь несколько тесновато, — сказала я. — Если хотите, я могу подождать снаружи…
Отец Элейн на миг изменилась в лице, но тут же взяла себя в руки.
— Я уверена, мы разместимся, — сказала она.
— Она умоляет, чтобы Фей осталась, — объявил Джордж.
Мы разместились. Сирин снова взгромоздился на шкаф с папками, а Джордж походил и сложился рядом со мной. Отец Элейн подтолкнула свой стул поближе к двери. Думаю, ей было спокойнее рядом с выходом. Джордж посмотрел на отца Элейн. Она смотрела на Сирина. Сирин смотрел в окно. Я смотрела на них всех.
— Сирин выражает соболезнования по поводу безвременной кончины Рашми Джонс, — сказал Джордж. — Эта Рашми принадлежала к вашей церкви?
— Да, принадлежала.
— Согласно сообщенному Фей Хардвей факту, отец поженила Кейт Вервель и Рашми Джонс.
Мне это не понравилось. Совсем не понравилось.
Отец Элейн колебалась лишь миг.
— Да.
— Не укажет ли отец Элейн Сирину место нахождения Кейт Вермель?
— Я знаю, где она, Сирин, — сказала отец Элейн. — Но, думаю, не стоит привлекать ее к этому делу.
— Окажите любезность, подумайте еще раз, отец. Эта персона беременна?
Она и до сих пор держалась холодно, но теперь температура упала сразу градусов на сорок.
— Почему вы спрашиваете об этом?
— Возможно, эта персона скоро будет беременна?
— Откуда мне это знать? Если и будет, это вам виднее, Сирин.
— Отец хорошо разбирается в том, что такое оплодотворение in vitro?[34]
— Я слышала об этом, да. — Отец Элейн пожала плечами слишком уж нарочито. — Но не могу сказать, что разбираюсь.
— А отец слышала о трансвагинальном восстановлении ооцитов?
Она выдвинула вперед подбородок.
— Нет.
— Гаплоидизации соматических клеток?
— Я священник, Сирин. — Только ее губы двигались. — А не биолог.
— А Церковь Христа все еще не оставила своей практики склонять к беременности определенных своих членов? Таких, как Кейт Вермель?
Отец Элейн, как ужаленная, вскочила со стула. Мне показалось, она хочет сбежать, но нет, мученический огонь прорвался сквозь ледяной панцирь, в который она себя заточила.
— Мы трудимся ради Христа, Сирин. Мы отвергаем ваше непристойное осеменение. Мы спасаем себя от вас, и вам нас не остановить.
Сирин хлопнул крыльями раз-другой и каркнул. Это был резкий громкий звук, словно железо скребет о железо. Я и не знала, что дьяволы вообще в состоянии издавать звуки, и от этого адского скрежета мне захотелось забиться под стол и свернуться клубочком. Но я преодолела это желание, отец Элейн тоже. Я мысленно поставила ей за это плюс.
— У Сирина нет никаких претензий к Церкви Христа, — сказал Джордж. — Сирин, напротив, горячо поддерживает подобную практику беременностей.
Лицо отца Элейн передернулось от недоверия, а затем на нем отразилось разочарование. Может, она расстроилась, что ее надули с обещанием мученической смерти. В конце концов, она была старушенция из того поколения, которое прониклось культурой самоубийства. Первый раз она повернулась лицом к боту.
— Что?
— Сирин возлагает на отца задачу помочь как можно большему числу христосианок забеременеть. В таком случае христосианки, решившиеся на это, родят детей.
Она упала обратно на стул.
— Слишком много женщин сейчас отказываются от осеменения, — сказал бот. — И не все потом рожают. Этого не было предсказано. Это достойно сожаления.
Я и не заметила, как мои руки сжались в кулаки. Суставы пальцев побелели.
— Сирин выражает свое искреннее удовлетворение тем, что удалось уладить недоразумение с Церковью Христа. Только одно предупреждение. Христосианки должны следить, чтобы не было сочетания хромосом XY.
Отец Элейн сохраняла бесстрастное выражение.
— А вы продолжите осеменять всех неверующих?
— Это разумная мера для сохранения человечества.
Она кивнула и посмотрела на Сирина.
— А как вы узнаете, что мы не пытаемся возродить мужчину?
Бот ничего не сказал. Мы ждали, тишина становилась все напряженнее. Может, дьявол решил, что нет смысла угрожать.
— Ну что ж…
Отец Элейн снова поднялась. Она почти не сутулилась. Женщина пыталась изображать спокойствие, но я понимала, она сдерживается, дожидаясь, пока выйдет отсюда. Наверное, ей казалось, она одержала великую победу. В любом случае отец Элейн отыграла свою небольшую роль.
Но настало время для моей небольшой роли, и я не позволю прервать ее рукопожатиям дьяволов и христосианок.
— Погодите, — сказала я. — Отец, пригласите сюда Гратиану. И если вы захватили кого-нибудь еще, позовите и их тоже. Вам потребуется поддержка.
Сирин оторвался от окна и посмотрел на меня.
— В чем дело? — Отец Элейн уже достала свой сайд-кик. — Что такое?
— Проблема.
— Фей Хардвей! — резко окликнул меня Джордж. — Оставь это, занимайся своими делами. Твоя задача выполнена.
— Значит, я теперь вольна распоряжаться собой, Джордж.
Я подумала, может, Сирин попытается уйти, но он остался на своем насесте. Наверное, дьяволу было наплевать на то, что я делаю. Или он находил меня забавной. Я умею быть забавной девчонкой, по-своему, незатейливо.
Гратиана рванула дверь. Она высоко держала свою дубинку, готовая тут же ринуться в схватку. Убедившись, что все тихо и мирно, она опустила дубинку.
— Пройдите сюда, отец, — сказала я, — пусть она войдет. Гратиана, дверь можно оставить открытой, но дубинку держи наготове. Я совершенно уверена, тебе придется применить ее уже скоро.
— Остальные идут за мной, отец, — сказала Гратиана, входя в тесную комнату. — Будут здесь минуты через две-три.
— Времени как раз хватит. — Я протянула руку к среднему ящику письменного стола. — У меня к вам вопрос, святой отец. — Я выдвинула ящик, — Откуда дьявол знает всю эту ерунду насчет гаплоидов, in vitro и прочего?
— Он же дьявол. — Она смотрела на меня озадаченно. — Они появились двести световых лет назад. Как же им не знать?
— Логично. Но еще они знают, что вы поженили Рашми и Кейт. Джордж недавно утверждал, будто это я им рассказала, но я не рассказывала. В этом их ошибка. Из-за нее я стала размышлять, откуда они знают все это. Забавно. Я привыкла думать, что дьяволы неуязвимы, но теперь мне кажется, они могут в любой момент сгинуть, как и мы. В этом смысле они очень человечны.
— Огорчительно ошибочное утверждение. — Шея бота вытягивалась, пока его голова не оказалась вровень с моей. — Оставь это, удержись от дальнейшего унижения.
— Я слишком долго удерживалась, Джордж. Я до смерти устала сдерживаться, — Я знала, что Джордж видит содержимое открытого ящика, а значит, и дьявол знает, что там. Мне стало любопытно, как далеко они позволят мне зайти. — Вопрос в том, отец, если дьяволы с самого начала знали, кто вы, зачем Сирин заставил меня искать вас?
— Продолжайте, — попросила она.
Грудь сдавило. Никто не пытался меня остановить, поэтому я шагнула вперед и сунула голову в пасть льва. Как та девочка из начальной школы, я тоже в детстве мечтала о настоящей работе.
— Вы допустили промашку, святой отец. Ваша беда не в дьявольской сверхнауке. Речь идет о старом добром поцелуе Иуды. У Сирина есть внутренний источник, осведомитель из паствы. Когда он решил, что ему пора встретиться с вами, он постарался сделать так, чтобы никто не заподозрил, откуда на самом деле идет информация. Он решил: чтобы прикрыть этого осведомителя, достаточно нанять легковерного частного сыщика, который решит, будто сам все узнал. Может, я несколько долго соображаю и слишком люблю деньги, но у меня имеются и зачатки гордости. Не могу позволить делать из себя идиотку. — Мне показалось, я слышу шаги на лестнице, но, возможно, это пульсировала в ушах кровь. — Видите ли, отец, сомневаюсь, что Сирин действительно поверил вам. Я-то точно не услышала от вас обещания не пытаться делать маленьких мальчиков. Да, разумеется, если дьяволы узнают о младенцах мужского пола, они просто истребят их, но вы, и Христова Невеста, и толпа ваших друзей найдут способ показать это публике, сделать из этого представление. Полагаю, это часть вашего плана, не так ли? Чтобы напомнить нам, кто такие дьяволы, что они сделали? Возможно, снова вывести народ на улицы. А поскольку дьяволам требуется знать, на какой стадии ваши изыскания, осведомителя необходимо защитить.
Отец Элейн пылала от гнева.
— И вы знаете, кто это?
— Нет, — сказала я. — Но, наверное, вы сможете сузить круг подозреваемых. Вы сказали, что поженили Кейт и Рашми и не регистрировали это в документах. Однако все равно необходим свидетель церемонии. Кто-то, кто сделал фотографии и послал одну из них Сирину…
На самом деле мое время истекло. Гратиана бросилась на меня в тот момент, когда громадная Аликс пропихивалась в дверь. У меня в ящике лежал шокер, хотя я надеялась, что эти христосианки уберутся сами. Я вскочила со стула, подняв шокер, но даже пятьдесят тысяч вольт не смогли остановить эту рычащую сучку.
Я услышала громкий сырой хлопок, скорее не взрыв, а всасывание. Порыв воздуха пронесся по комнате, и вдруг стало очень тихо, словно кто-то только что замолчал. Мы, люди, изумленно таращились на пустое место, где только что стояла Гратиана. Знакомая обстановка конторы, казалось, растянулась и развернулась, чтобы заполнить эту пустоту. Если Гратиана смогла исчезнуть настолько бесследно, отчего бы стульям не потанцевать по потолку, а мусорным корзинкам не запеть что-нибудь из «Кармен»? Первый раз за всю жизнь я явственно ощутила то, что чувствовали наши бабуси, когда дьяволы заставили исчезнуть их мужчин. Одно дело, если бы Гратиана просто умерла, если бы была кровь, остались бы кости и плоть. Тело, которое можно похоронить. Но это была пощечина самой действительности. Она ставила под сомнение привычную уверенность, будто бы мир реален, будто мы вообще существуем. Я понимала, как подобное могло повредить миллиард сознаний. Я стояла рядом с отцом Элейн перед открытой дверью своей конторы, сжимала шокер и не могла вспомнить, как оказалась на этом месте.
Сирин соскочил с книжного шкафа, словно ничего важного не произошло, и обернул прозрачные крылья вокруг тела. Может, они такое делают постоянно. Я подумала обо всех исчезнувших людях, которых я так и не нашла. Я видела в офисе Джули Эпштейн растущие горы папок с нераскрытыми делами. Сирин сделал это, чтобы продемонстрировать нам хрупкость живого существа? Или же это была неуклюжая попытка скрыть собственный досадный промах?
Когда дьявол потащился к двери, Аликс сделала шаг, словно собиралась перекрыть ему выход. После того, что только что произошло, это показалось мне самым бессмысленным и отважным поступком, который я когда-либо наблюдала.
— Пропусти его. — Голос отца Элейн дрожал. Глаза походили на раны.
Аликс шагнула в сторону, и дьявол с ботом прошествовали мимо нас. Мы слушали, как дьявол ковыляет через холл. Я услышала, как открылись, а затем закрылись дверцы лифта.
Тогда отец Элейн, пошатываясь, подошла и положила руку мне на плечо. Теперь она казалась настоящей старухой.
— Никаких мальчиков нет, — сказала она, — Пока нет. Вы должны верить мне.
— Знаете что? — Я стряхнула ее руку. — Мне плевать. — Я хотела, чтобы они ушли. Хотела в одиночестве сидеть за столом и наблюдать, как ночь наполняет комнату.
— Вы не понимаете.
— И не хочу.
Пришлось положить шокер на стол — от соблазна применить его против нее.
— Кейт Вермель носит одного из наших детей, — сказала отец Элейн. — Это девочка, клянусь.
— Значит, Сирин может вами гордиться. Так в чем же дело?
Аликс заговорила в первый раз:
— Кейт находилась на попечении Гратианы.
7
«Общество отравителей» было освещено так, что и у верблюда разболелась бы голова. Если у вас с собой не было солнечных очков, на входе можно было взять бесплатную пару. В стены были вделаны террариумы, где в песке свивались кольцами блестящие бриллиантовым блеском гремучие змеи, кобры с черными шеями свисали с сухих ветвей, а на керамических скалах грелись коричневые скорпионы. Цвел болиголов, гроздья маленьких белых цветочков были раскрыты, словно зонтики. Торчали стволы аконитов, между ними в распиленных винных бочонках росли ядовитые грибы. По шпалере над баром ползли лозы кураре.
Я насчитала в главном зале человек пятьдесят, для вечера среды целая толпа. Я понятия не имела, сколько еще скрывается в особых помещениях за стеной, где какая-нибудь милая барышня может договориться о сеансе гарантированно безопасной секс-асфиксии, как ручной, так и подводной, или поджарить себе мозги на каких-нибудь световых генераторах. Я лишь надеялась, что Кейт Вермель находится в общем зале, с относительно нормальными людьми. На самом деле мне совершенно не хотелось обшаривать остальные помещения, но я сделаю это, если потребуется. Мне казалось, я должна сделать это ради Рашми Джонс.
Я болталась по залу, делая вид, будто рассматриваю различных животных и растения, в руке у меня был стакан с глотком «Джонни Уокера» и большим количеством воды. Я знала, что Кейт должна была как-то изменить внешность, но если мне удастся сузить круг подозреваемых человек до четырех, я наверняка смогу вычислить ее. Разумеется, она может находиться на другом конце города, но иного плана у меня не было. Скорее всего, она полностью изменила свой стиль, но это не значило, что мне нужно искать солдата. Она больше не будет брюнеткой, возможно, цвет лица станет темнее, а с помощью контактных линз она сможет получить глаза кошки или зебры или вообще американский флаг, если пожелает. Но даже где-то подложив и где-то утянув, она не сумеет изменить тело настолько, чтобы одурачить хороший сканер. А у меня в сайд-кик были загружены ее данные, взятые из медицинских файлов христосиан.
Отец Элейн пыталась дозвониться до Кейт, но та не отвечала. Что было очень даже разумно на случай, если кто-нибудь воспользуется программой, способной менять голоса. Существовали боты, способные петь голосом Вельмы Стоун настолько хорошо, что провели бы даже ее мать. Кейт с Гратианой условились о пароле. Наша проблема состояла в том, что Гратиана забрала его с собой в ад или куда там еще отправил ее дьявол.
Первая кандидатура, которую выбрал мой сайд-кик, оказалась рыжей, в шелковой пижаме и лимонно-зеленых тапочках-зайчиках. Сканер был на девяносто пять процентов уверен, что у нее параметры Кейт. Я протолкнулась достаточно близко к ней, чтобы установить «маячок», устройство на липучке размером не больше молочного зуба.
— Пр-шу пр-щения, — пробормотала я. — Пр-стите, пжалста.
Я выплеснула часть содержимого стакана на пол.
Она одарила меня таким взглядом, что и кактус засох бы, и я отошла. Убравшись с ее глаз, я нажала кнопку на сайд-кике, на которой у меня была записана Кейт. Когда Кейт ответит, «маячок» распознает, что сигнал идет от меня, и даст знать на сайд-кик, что я ее обнаружила. Рыжая оказалась не Кейт. Как и бритая девица в потертой коже.
Недостаток данного способа заключался в том, что если я продолжу названивать ей, она что-нибудь заподозрит и отключит сайд-кик.
Я изучала аквариум с рыбой-собакой. Рядом с аквариумом стоял сейф, и какая-то куколка возилась с комбинированным замком. Я просканировала ее, попадание оказалось на девяносто восемь процентов. На ней были блестящий парик и кружевное платье с вырезом в оборочках. Когда она открыла дверцу сейфа, я заметила, что он сделан из чистого люксара. Она покопалась внутри, захлопнула дверцу и побежала прочь, словно опаздывала на последнюю электричку.
Я успела заглянуть в сейф. Внутри оказался запас голубых ингаляторов, таких же, каким убила себя Рашми. На стене над сейфом администрация «Общества отравителей» разместила издевательские граффити: «21 Лево, 4 Право, 11 Лево». Времени ставить «маячок» не было. Я нажала кнопку, поспешая за девицей следом.
Приглушенно вскрикнув, куколка выхватила из сумочки свой сайд-кик, кинула на пол и наступила на него. На ней были серые босоножки на плоской подошве от Доньи Дюрандс.
Когда я двинулась к ней, Кейт Вермель увидела меня и метнулась в одну из дверей. Она пронеслась мимо пятидесяти пяти-галонных бочек с тетрахлоридом углерода и диметилсульфатом и выскочила через заднюю дверь комнаты в переулок. Я видела, что она откручивает крышку ингалятора. Я бросилась на нее и схватила за Ноги. Правая туфля осталась у меня в руке, но я успела ухватить ее за левую ногу, и Кейт упала. Она все еще держала в руке ингалятор, пытаясь засунуть его в рот. Я навалилась на нее и вырвала ингалятор.
— Ты в самом деле хочешь себя убить? — проорала я, целясь ингалятором ей в лицо. — А, Кейт? Хочешь? — Воздух в переулке потяжелел от повисшего вокруг отчаяния, я задыхалась в нем. — Давай, Кейт! Вперед!
— Нет. — Она замотала головой. — Нет, пожалуйста. Не надо!
Ее страх передался мне.
— Тогда на кой черт тебе эта штука?
Меня так трясло, что, когда я попыталась закинуть ингалятор в мусоросжигатель, он ударился о мостовую в шести футах от него. Я была взвинчена почти до предела. Я сползла с нее и перекатилась на спину, глотая ночной воздух. Когда я взвинчена, люди умирают.
— Цианид вреден для плода, — сказала я.
— Откуда ты знаешь о плоде? — Ее лицо перекосило от страха. — Кто ты?
Я снова могла дышать, только сомневалась, что хочу это делать.
— Фей Хардвей, — выдохнула я, — Частный детектив, я оставляла тебе сообщение этим утром. Нажма Джонс наняла меня, чтобы я нашла ее дочь.
— Рашми мертва.
— Я знаю, — сказала я. — И Гратиана тоже. — Я села и посмотрела на нее. — Отец Элейн была бы счастлива видеть тебя.
Глаза Кейт широко раскрылись, хотя едва ли она увидела кого-нибудь в переулке.
— Гратиана сказала, дьяволы придут за мной. — Она все еще поглядывала на ингалятор. — Она сказала, если не даст знать о себе до завтра, значит, все пропало, и я должна… сделать это. Ты понимаешь, чтобы спасти Церковь. И вот только что мой сайд-кик три раза за десять минут прозвонил, только на другом конце линии никого не было, и я поняла, что пора.
— Это я звонила, Кейт. Прости меня. — Я взяла туфлю от Доньи Дюрандс, которую стащила с ее ноги, и отдала ей. — Скажи, откуда они у тебя?
— Это туфли Рашми. Мы вместе покупали их в «Грейли». На самом деле их выбрала я. Это было до того… Я любила ее, но она была ненормальная. Теперь я это понимаю, хотя уже слишком поздно. Я хочу сказать, с ней было все нормально, пока она принимала свои таблетки, но она часто бросала их принимать. Она называла это «уйти в отпуск от самой себя». Только для других это был вовсе не отпуск, особенно для меня. Она решила уйти в день нашей свадьбы, но ничего мне не сказала, и потом вдруг мы ужасно поссорились после церемонии, и из-за ребенка, и еще из-за того, кто кого больше любит, она начала кидать в меня чем попало, и этими туфлями тоже, а потом убежала из церкви босиком. Думаю, она вряд ли по-настоящему понимала… ну, что мы действительно пытаемся сделать. Я имею в виду, я-то разговаривала с самой Невестой Христа… а Рашми… — Кейт потерла глаз, и ее рука стала мокрой.
Я помогла ей сесть и обняла за плечи.
— Все хорошо. На самом деле ты ни в чем не виновата. Думаю, судьба бедной Рашми висела на волоске. Как и нас всех. Всего человечества, точнее, того, что от него осталось.
Мы немного посидели.
— Я этим утром видела ее мать, — сказала я. — Она просила передать тебе, что сожалеет.
Кейт фыркнула:
— Сожалеет? О чем?
Я пожала плечами.
— Я знаю, я ей была ни к чему, — сказала Кейт. — Во всяком случае, так постоянно говорила Рашми. Но, если подумать, эта женщина святая, терпеть Рашми со всеми ее перепадами настроения и всеми «приветами». Она всегда была готова прийти ей на помощь. И Рашми за это ее ненавидела.
Я встала на колени, затем поднялась на ноги. Помогла встать Кейт. В переулке царила темнота, но это было не важно. Даже при дневном свете я ничего не увидела бы.
8
Место для велосипеда перед начальной школой имени Рональда Рейгана нашлось без проблем. Здание, казалось, дремало в насыщенном ароматами утреннем воздухе, кирпичные корпуса обнимали пустую игровую площадку. Робот-дворник чистил пылесосом бассейн, еще один обрывал отцветшие цветки с клематисов на шпалере. Роботы были пронзительно желтого цвета, по их торсам тянулись наискось яркие оранжевые буквы «ШРР». Бот-садовник сообщил мне, что занятия начнутся только через час. Мне это было кстати. Это был визит вежливости, составляющая часть комплекса услуг для тех клиентов, которых я подвела. Я спросила, могу ли я видеть Нажму Джонс, и бот сказал, что сомневается, пришел ли кто-нибудь из учителей в такую рань, но он проводил меня в офис. Он позвонил ей, а я подписала пропуск для посетителей. Когда ее голос прозвучал по внутренней связи, я сказала боту, что знаю дорогу.
Я медлила перед открытой дверью. Мать Рашми стояла ко мне спиной. Она была в матроске без рукавов, на плечах кремовый шарф. Она пошла вдоль ряда парт, ставя на каждую фигурки оригами. Здесь было три вида слонов, утки с утятами, голубой жираф, розовый кот, а может быть, лев.
— Прошу вас, входите, мисс Хардвей, — сказала она, не оборачиваясь. Она обладала особым учительским «радаром», могла видеть, что творится у нее за спиной или за поворотом коридора.
— Я заходила к вам домой. — Я вошла в класс, словно девчонка, не выполнившая домашнее задание. — Думала, застану вас до того, как вы отправитесь на работу. — Я прислонилась к первой парте и взяла с нее вишневого крокодила. — Это вы сами складываете?
— Не могла заснуть прошлой ночью, — призналась она, — поэтому в итоге поднялась и отправилась на прогулку. И оказалась здесь. Я люблю приходить в школу пораньше, пока никого нет. Столько времени. — У нее остался один бумажный лебедь, она посадила его на свой стол. — Задерживаться после занятий сложнее. Если ты вечно торчишь здесь в одиночестве по вечерам, то сознаешься, что тебе не за чем торопиться домой. А это унизительно. — Она села за свой компьютер и принялась открывать окошки на «рабочем столе». — Я учила девочек складывать утку. Кажется, им понравилось. Это сложный возраст, пятый класс. Они приходят ко мне, радостные, счастливые дети, а от меня требуется учить их дробям и готовить к средней школе. Я с дрожью думаю о том, что ждет их дальше.
— Сколько им лет?
— Десять, когда они приходят. Многим уже исполнилось одиннадцать. На следующей неделе выпуск. — Она смотрела в раскрытые папки. — У некоторых.
— Я допускаю, что когда-то и мне было одиннадцать, — сказала я, — но я не помню.
— Ваше поколение росло в несчастливые времена. — Ее лицо светилось фосфорным светом. — У вас ведь пока нет дочери, мисс Фей?
— Нет.
Какой-то миг мы обдумывали мою бездетность.
— А Рашми любила оригами? — Я ничего не имела в виду. Просто не могла больше выносить молчание.
— Рашми? — Она нахмурилась, словно ее дочь была не слишком интересным ребенком, которого она учила много лет назад. — Нет. Рашми была трудным ребенком.
— Вчера вечером я видела Кейт Вермель, — сказала я. — Передала ей то, что вы просили, что вы сожалеете. Она спросила, о чем.
— О чем?
— Сказала, Рашми была сумасшедшей. Ненавидела вас за то, что вы ее родили.
— Она не могла меня ненавидеть, — быстро сказала Нажма. — Да, Рашми была печальной девочкой. Вечно встревоженной. Но к чему это все, мисс Хардвей?
— Мне кажется, вы были в тот вечер в «Комфорт Инн». Если вы хотите рассказать, я выслушаю. Если нет, я пойду.
Она пристально глядела на меня, выражение ее лица было непроницаемо.
— Знаете, на самом деле мне хотелось иметь много детей. — Она встала из-за стола, прошла через класс и прикрыла дверь так, словно та была из стекла ручной работы. — Когда осеменение только началось, я пришла в мэрию и записалась добровольцем. Это было просто. Многие женщины приходили в ужас, выясняя, что беременны. Я поговорила с ботом, который записал мое имя и адрес, а потом велел вернуться домой и ждать. Если бы я пожелала еще детей после первой дочери, мне было бы достаточно сообщить об этом. Все равно что подписаться на почтовую доставку в каком-нибудь музыкальном клубе. — Она улыбнулась и дернула за концы своего шарфа. — Но когда родилась Рашми, все изменилось. По временам она бывала таким требовательным ребенком, просила, чтобы ее носили на руках, а потом часами лежала в кроватке, вялая, погруженная в себя. Она начала принимать антидепрессанты, когда ей исполнилось пять, и они помогали. Отдел защиты детства прислал мне бота-сиделку, когда я вышла на работу. Но Рашми всегда доставляла много хлопот. Когда бота-помощника уже не было, я не чувствовала себя в силах завести еще ребенка.
— Вы никогда не заключали брак? — спросила я. — Не находили партнера?
— Заключала брак с кем? — Ее голос вдруг взметнулся, — С другой женщиной? — Щеки ее порозовели. — Нет. Это было мне неинтересно.
Нажма вернулась к столу, но не стала садиться.
— Девочки скоро придут. — Она склонилась ко мне, упираясь кулаками в стол. — Что вы хотите знать, мисс Хардвей?
— Вы обнаружили Рашми раньше меня. Как?
— Она сама позвонила мне. Сказала, что поссорилась с подругой, которая участвует в каком-то тайном эксперименте, она не может рассказать в каком, они рассорились, все вокруг дерьмо, мир дерьмо. У нее кончились ее таблетки, она плакала, говорила бессвязно. Но в этом не было ничего нового. Она часто звонила мне, когда порывала с кем-нибудь. Я же ее мать.
— Что было, когда вы пришли туда?
— Она сидела на кровати. — Взгляд Нажмы сфокусировался на чем-то, невидимом мне. — Она поднесла ингалятор ко рту, когда я открыла дверь. — Нажма видела номер 103 в «Комфорт Инн». — И тут я подумала про себя, что нужно этой девчонке? Она хочет, чтобы я стала свидетелем ее смерти или чтобы предотвратила ее? Я попыталась поговорить с ней. Она вроде бы слушала. Но когда я попросила ее положить ингалятор, она отказалась. Я шагнула к ней, медленно. Очень медленно. Говорила, что она ничего не должна делать. Что мы просто можем сейчас пойти домой. И я уже подошла вот настолько. — Она обозначила рукой ширину парты. — И я не удержалась. Я попыталась вырвать у нее ингалятор. Не знаю, она ли нажала кнопку или это я задела ее. — Нажма резко опустилась на стул и уронила голову на руки. — Она вдохнула не полную дозу. Казалось, прошла вечность, прежде чем все кончилось. Она билась в агонии.
— Думаю, она уже приняла решение, мисс Джонс. — Я просто пыталась утешить ее. — Она ведь оставила записку.
— Я написала эту записку. — Она посмотрела на меня. — Я.
Мне нечего было сказать. Все слова всех языков, какие только можно было произнести, не смогли бы выразить материнского горя. Мне показалось, тяжесть этого горя раздавит ее.
Через открытое окно донесся шум первого автобуса, подъезжающего к школьной стоянке. Нажма Джонс приободрилась, собралась и улыбнулась.
— Вы знаете, что имя Рашми означает на санскрите?
— Нет, мэм.
— Луч солнца, — сказала она. — Девочки приехали, мисс Хардвей. — Она взяла оригами со своего стола. — Надо подготовиться к встрече. — Она протянула оригами мне. — Хотите лебедя?
Когда я подошла к двери школы, стоянка уже была забита автобусами. Девочки выходили из них и устремлялись на площадку — хихикающие девчонки, шушукающиеся девчонки, скачущие девчонки, девчонки, держащиеся за руки. И под теплым июньским солнышком я почти верила, что счастливые девчонки.
Они не обращали на меня никакого внимания.
Я набрала номер Шарифы.
— Алло? — У нее был хрипловатый со сна голос.
— Извини, что не пришла вчера вечером, дорогуша, — сказала я. — Просто хотела сказать тебе, что уже еду.
